Мы продолжаем цикл материалов о том поколении, чье детство пришлось на самые тяжелые годы нашей истории – Великую отечественную войну.
Юрий ЕФИМОВ
На этот раз речь пойдет об истории жизни семьи Тамары Сабитовой, жительницы нашего города, руководителя благотворительной организации «Мирэкл», занимающейся проблема сирот и детей оставшихся без попечения родителей.
-Моя мама, Татьяна Ивановна Вавилова, родилась в 1927 году, в селе Митино, Издешковского района Смоленской области, — рассказывает Тамара Сабитова. – Детей у моей бабушки, Марии Никифоровны Вавиловой было много, старший сын Павел родился в 1915 году, а до взрослых лет дожили четверо – сын и три дочери. Дед мой, погиб в коллективизацию, он был коммунистом и партийным активистом, так что бабушке пришлось поднимать детей одной. Уже через много лет после войны, когда моя семья жила в Богородске, Горьковской области, мы ездили не раз к бабушке, в Митино. Там мама нам рассказывала и показывала места, где они провели больше двух лет в оккупации. И я все время думала, слушая маму: как же нам повезло, что во всем этом ужасе, удалось им выжить…
«Барбаросса» крупным планом
Итак, к 22 июня 1941 года семья Вавиловых встретила войну, как все советские граждане – ожиданием скорой победы над врагом, осмелившемся напасть на нашу Родину. Так уж получилось, что место проживания героев, вернее – героинь нашего повествования, оказалось стратегически важным направлением удара гитлеровцев по плану «Барабаросса». Смоленск, напомню, расположен там, где Днепр поворачивает на юг, а Западная Двина – на север, образуя так называемые «Смоленские ворота» на Москву. Этой дорогой, впоследствии ставшей трассой Минск – Москва, шел в 1812 году Наполеон, тут же двигались в июне 1941 года войска группы «Центр». Под Минском вермахту улыбнулась удача во многом благодаря предательству командующего Западным фронтом генерала армии Павлова, который «подставил» несколько своих армий под окружающие удары противника. Предателя расстреляли (о нем до сих пор скулят либеро-демократы в России, как о «невинной жертве сталинского режима. Их бы самих под Минск в июне 41-го…), но ситуацию это уже не улучшило. Именно тогда начальник штаба сухопутных войск Германии Франц Гальдер написал знаменитые строки: «Не будет преувеличением сказать, что компания в России выиграна в течение 14 дней». Наши послевоенные историки считали эти слова признаком глупости нациста, но размер Минской катастрофы Красной армии и вправду впечатлял – погибли четыре армии, были потеряны тысячи танков и орудий. Вермахт захватил трофеи «просто небывалые». И войска группы «Центр» ринулись в «Смоленские ворота». Уже 10 июля началась новая грандиозная битва – Смоленская, но в отличие от бойни у Минска длилась целых два месяца – до 10 сентября.
Ничего этого семья Вавиловых в своем селе, лежащем невдалеке от больших дорог, но считающимся неким местным захолустьем, конечно не знала. Сын Павел был призван в Красную армию еще в 1939 году, и встретил войну, проходя службу в Москве. Мария Никифоровна работала в сельсовете бухгалтером, надеялась, что дочери, когда закончат десятилетку, уедут из села в большие города. С начала войны проходили дни, но сводок о победах все не было, все чаще над головой пролетали немецкие самолеты с крестами на крыльях, бомбили Смоленск. Проходящие лесными дорогами беженцы рассказывали, что враг быстро наступает – как не хотелось в это верить! – и все время бомбит и обстреливает колонны уходящих на восток людей, даже когда видно, что военных среди них нет… На западе уже на третью неделю войны стала слышна канонада, причем она быстро приближалась, звучала справа и слева, как будто фронт непрерывно катился на восток. Да так оно и было. Четырнадцатилетняя Таня и не запомнила, когда и как мама получила предупреждение о том, что надо срочно уходить. Мама побежала в сельсовет, она одна осталась из «начальства» и полночи прятала официальные бумаги, печать и прочие документы местной власти. А под утро, они двинулись к Днепру, находящемуся неподалеку мосту, уйти можно было через широкую реку только там. Времени искать лодку уже не было, да и местные у реки уже сами бросились на левый берег. На большой дороге тянулась непрерывная колонна в основном из идущих пешком людей, там и тут лошади тянули перегруженные телеги со скарбом, кто-то толкал перед собой тачки, но большинство шло налегке – в жару на руках много не унесешь. Люди то и дело смотрели на небо, ожидая атаки с воздуха, но пролетающие вдали немецкие самолеты пока не обращали на беженцев внимания. Казалось, еще немного и они окажутся на левом, безопасном берегу. Но уже у самого Днепра колонна начала превращаться в толпу, возникла свалка. Тут и увидели Вавиловы, что моста-то больше нет! От капитального строения остались только торчащие из бурлящей воды опоры, да еще металлические конструкции, там и тут. Находились отчаянные головы, что бросались через реку вплавь, но течение было сильным, люди тонули повсюду. Сначала мелькнула мысль, что мост разбомбили немцы, но ведь им были нужны переправы целыми! Значит, это успели сделать советские сапёры, чтобы хоть немного затормозить вражеское наступление… А как быть беженцам? Другая переправа далеко, да и цела ли она? Дети смотрели на мать, а она только и сказала:
-Поздно уходить.
На дороге послышался характерный треск двухтактных двигателей мотоциклов БМВ, который после узнавали все побывавшие «под немцем». Беженцы хлынули с дороги в стороны, а по ней к берегу подъехали два десятка мотоциклов с колясками. Тут Таня и ее семья впервые увидела оккупантов, в их серой форме «фельдграу», характерных касках, пулеметы в колясках смотрели во все стороны, а сами немцы были в настроении победителей. На окружающих их людей они смотрели с явным пренебрежением. Убедившись, что вокруг только гражданские, мотоциклисты знаками показали – возвращайтесь назад! Неудачливые беженцы двинулись кто куда, Вавиловы побрели в Митино.
Помнить навсегда!
Там, как оказалось, уже хозяйничали оккупанты. Под предсмертный визг свиней, которых солдаты вермахта с присущей им непосредственностью резали на глазах у хозяев, оберменши ловили кур, выдергивали из грядок созревшие овощи, словом отдыхали душой и телом. Еще бы – они были на земле, где фюрер обещал каждому даже занюханному обознику целое поместье с рабами-славянами! А офицерам, так просто дворцы! Чуть позже, и вправду, большинство из этих истинных арийцев получит свой вечный надел русской земли, в пару квадратных метров и украшенный деревянным крестом. Но это будет потом.
А пока населению было приказано собраться на самом большом общественном месте – во дворе деревенской школы. Жители, хоть и не ждали хорошего от нацистов, но все же собрались почти все. Кстати, немцам уже помогали полицаи из окрестных деревень, в Митино, пока еще набора в них не объявляли. Во дворе школы жителей разделили на две части – у стены поставили подростков и мужчин, их после мобилизации осталось немного, стариков, женщин и детей оттеснили в другую сторону. Все подумали, что мужскую часть поведут на какие-то работы, но все оказалось проще и страшнее. Выстроенных у стены пулеметчики за насколько секунд расстреляли до единого! Женщины ударились в крик, но пара автоматчиков несколькими очередями над головами показали русским унтерменшам, что и расстрелять всех здесь – несложно. Добив несколькими контрольными выстрелами тех, кто еще подавал признаки жизни, немцы скомандовали: мертвых похоронить! И не выть, за это – тоже расстрел! На фоне таких историй, коих были тысячи, очень уж подло звучат песни «демократических» и западных историков о том, что зря мол, Красная амия, и особенно партизаны, «негуманно» относились к палачам и убийцам в немецкой форме.
Между прочим, по воспоминаниям свидетелей массового убийства в Митино, его провели не какие-то карательные части, не войска SS, не добровольцы из прибалтов (те отличались вовсе уж звериной жестокостью), а обычные войска вермахта. Тут непонятно – партизан вокруг еще не было, в селе никто в немцев даже камнем не кинул… Хотя по существующим правилам оккупантов, писаным и неписаным, расстрел любого количества недочеловеков считался обычным поступком и даже некой обязанностью. Но для июля 1941 года происшедшее было все-таки необычным, ведь речь шла не о евреях или цыганах (тех ждала страшная участь).
Вполне может быть, впрочем, что командовал этой акцией кто-то психически ненормальный. Такие были и в вермахте, и в SS, достаточно вспомнить того же бригаденфюрера Оскара Дирлевангера, которого, уяснив его «таланты» нацисты поставили командовать целой бригадой карателей – уголовников и психов, как и их шеф. Легко представить себе, что оставалось на месте сел и деревень после их «акций». Одно хорошо – когда Дирлевангер ждал суда у союзников (этот суд был к нацистам мягок и гуманен), польские охранники, служившие у британцев, узнав, что за упырь сидит у них под замком, отправили бригаденфюрера вслед за обожаемым фюрером – без всякой судебной волокиты…
Смерть всегда рядом
Настало житье в оккупации, при котором никто не интересовался, как и чем будут жить местные жители. Впрочем, это и понятно: после победы Германия должна была расшириться до Уральских гор. За эти горы следовало отселить тех, кто уцелеет к тому моменту. А чем меньше останется унтерменшей – тем проще будет от них избавиться. На фоне этих людоедских планов, остается только искренне презирать тех, кто ныне героизирует нацистов и их холуев-палачей. Но это отдельная, хотя и актуальная тема.
Итак, семья Вавиловых вдруг оказалась бездомной. Нет, их просторный дом не сгорел, не был разбомблен, просто в нем поселился местный комендант, чином лейтенант. Татьяна Ивановна с дочерями, чтобы не встретить осень и зиму под открытым небом, выкопала тесную, но глубокую землянку, где поставила самодельную печь – вот и все новое хозяйство. При этом мать ходила в бывший дом убирать и стирать вещи коменданта, то оказался чистюлей и педантом. Жуликоватого вида денщик производил мерзкое впечатление: перед офицером – холуй холуем, а местным вечно норовил сделать какую-нибудь гадость. Видимо, тешил свой комплекс неполноценности -к нему боялись приближаться и попадаться на глаза, тем более, что убить без причины любого местного мог и денщик.
Собирать овощи на огородах было бессмысленно, все тут отбирали немцы или полицаи. К осени настроение у оккупантов стало не таким победным, Москва все не сдавалась, потом дошли слухи, что фашистам крепко надавали под Ростовом и Тихвином, а декабре несмотря на все отобранные радиоприемники и работу осведомителей СД и гестапо, среди населения распространилась новость — наши перешли в наступление под Москвой, хваленный вермахт бежит, бросая технику и оружие. Зима 1941-42 годов выпала суровой, морозы доходили до 40 градусов ниже нуля, Дед Мороз сменил волшебный посох на боевую палицу – три четверти боевых частей вермахта отморозили ноги и уши, воспаление легких стало у оберменшей стандартным диагнозом. У населения оккупированных территорий немцы отбирали все теплое белье и одежду, которые могли найти.
Тут младшие Вавиловы поняли предусмотрительность матери, их маленькая землянка, согревалась горением двух-трех поленьев. Да ведь и дрова еще надо было найти. На тех, кто ходил за валежником в лес, полицаи смотрели косо – в лесах появились партизаны, да и через линию фронта уже прорывались отдельные красноармейские части – и присоединялись к народным мстителям. Что до питания, то оно было мягко говоря, однообразным. Девочки по ночам ползали в мороз на колхозное поле и выкапывали там обледеневшую картошку. С тех пор всю жизнь, Таня считала картофель самым важным продуктом, даже важнее хлеба. Зима была не то что тяжелой, а невыносимой, люди гибли от холода, голода, болезней, угорали в землянках от самодельных печей, уходили на писки дров и еды – и пропадали без вести. Довоенная жизнь теперь казалась каким-то раем. При том, что наши граждане еле таскали ноги, оккупанты постоянно привлекали их ко всяким работам, это и очистка автомобильных и железных дорог от снега – все вручную, конечно, погрузка-разгрузка эшелонов, рубка леса и заготовка пиломатериалов, и так до бесконечности. При этом за работу не полагалось даже куска хлеба, ведь зимой 42-го его не хватало самим оккупантам. Результаты были ясными, смертность среди жителей была просто чудовищной. Такой пример. Телеканал «Дождь» (работающий, похоже, на ведомство Геббельса) озвучил тему: а не следовало бы в 1941-м сдать немцам Ленинград? Тогда бы, мол, и голода в городе не было. Каким же надо быть лицемерным … существом, чтобы так ставить вопрос! В Питере, за время блокады погиб каждый четвертый житель и солдат. А на территории Ленинградской области, находившейся в оккупации, из 1,2 миллионов человек населения до освобождения дожили менее 300 тысяч, то есть один из четырех! Это цифры известны всем, кроме «либеральных историков». Прошедшие оккупацию говорили в один голос – мы жили в обнимку со смертью. Это же объясняет и огромные потери СССР в той войне: из 27 миллионов ее жертв, 19 миллионов – не военные потери. Это те, кого прямо или через голод и болезни убили представители «просвещенной Европы». Потому что вместе с немцами к нам явились завоевателями венгры, румыны, финны, итальянцы, датчане, норвежцы, шведы (добровольцы из «невоюющих» стран), даже словаки и французы. На 20 тысяч «маки» (французских партизан-антифашистов) пришлось 500 тысяч гордых галлов,что пошли служить в вермахт, SSи прочие подразделения Третьего рейха. И почти все они участвовали в военных преступлениях против советского народа.
Что же поддерживало наших людей в таких нечеловеческих условиях? Несмотря на все беды и голод, кажущуюся беспросветность существования, советские люди верили, что рано или поздно враг будет изгнан с родной земли. За распространение сводок Советского информбюро грозил расстрел, но всегда находились те, кто их выслушивал и пересказывал другим. Многие из них погибли в застенках гестапо, но число народных мстителей на оккупированной территории только росло.
Большая «малая война»
Когда наступила весна 1942 года жители Митино наконец-то поверили, что шанс выжить у них еще есть. Ходили страшные рассказы о том, что в лагерях для советских военнопленных за зиму умерли все наши солдаты – и это было недалеко от правды. Стало ясно, что наступление Красной армии остановлено, немцам удалось удержать Ржев и плацдарм вокруг него. Сами оккупанты становились тем бодрее, чем теплее было вокруг. Пересидевшие в Митино зиму тыловики опять ходили гоголем, их убедила пропаганда, что этим летом с Советами будет покончено. На стациях, куда гоняли на разгрузку выживших жителей день и ночь стучали колеса вагонов – к линии фронта шли и шли эшелоны с боевой техникой, пушками, грузовиками, тягачами и бронетранспортерами. Вермахт готовился к летнему наступлению. Но тут на немцев свалилась такая напасть, что они за пределами крупных населенных пунктов просто боялись выходить по ночам в одиночку из зданий. Называлась эта напасть – ПАРТИЗАНЫ. Под откос чуть не ежедневно летели эшелоны, подрывались на минах автомашины, но главное – территория размером с Тюрингию, в Смоленской области контролировалась партизанами полностью! В селе Митино немцы почувствовали себя гостями, которых вот-вот попросят на выход – на кладбище. В этом районе действовало партизанское соединение с ласковым названием «Дедушка». Это одно из крупнейших партизанских соединений, действовавших в полосе Западного фронта. Создано в феврале 1942 года после освобождения партизанами от фашистских оккупантов города Дорогобужа. В состав соединения вошли партизанские отряды «Дедушка», «Ураган», «Чайка», «Дед» и др. более мелкие отряды. Соединение насчитывало на конец апреля 1942 г. около 6 тысяч человек, состояло из трех полков, отдельного батальона (в южной части Издешковского района) и особого партизанского отряда «Тринадцать». На вооружении, кроме винтовок, было 10 пушек, 48 минометов, 50 станковых и 179 ручных пулеметов. Командиром соединения был московский ополченец В.И. Воронченко, комиссаром — Ф.И. Деменков. В марте 1942 г. в связи с ранением В.И. Воронченко и утверждением Ф.И. Деменкова секретарем Дорогобужского РК ВКП(б), произошла замена командования. Командиром стал капитан И.Я. Ильичев, комиссаром — полковой комиссар А.И. Михальцов.
Соединение освободило от оккупантов Дорогобужский и Глинковский районы, часть сельсоветов Кардымовского, Сафоновского, Издешковского и Ярцевского районов. Его боевая деятельность и район действий резко возросли, когда на освобожденную партизанами территорию десантировались части 4-го ВДК генерала А.Ф. Казанкина, а через линию фронта прорвались конногвардейцы генерала П.А. Белова. Благодаря совместным действиям армейских частей и партизан к весне 1942 г. между Смоленском и Вязьмой образовался партизанский край площадью около 10 тысяч квадратных километров. Соединение охраняло почти половину оборонительных рубежей края, протянувшихся почти на 150 км. Партизаны на протяжении пяти месяцев вели активные бои с противником, создавая реальную угрозу железной дороге и автостраде Смоленск-Вязьма. На южном направлении они овладели значительным участком железной дороги Смоленск-Сухиничи.
Смоленский обком партии и облисполком, отмечая боевые заслуги соединения «Дедушка», в апреле 1942 г. наградил его Красным Знаменем, а Военный Совет Западного фронта в мае 1942 г. переименовал его в 1-ю Смоленскую партизанскую дивизию. В конце мая командование группы армий «Центр» бросило против группы войск генерала П.А. Белова и партизан крупные силы с танками, авиацией, артиллерией. П.А. Белов получил приказ прорываться через линию фронта. Отход кавалеристов и десантников прикрывали партизаны, принявшие на себя удар противника. В начале июля партизанская дивизия была расформирована на мелкие отряды (по 80-100 человек) и прекратила свое существование. Некоторые отряды вышли за линию фронта и влились в ряды Красной Армии, другие ушли в Брянские леса, в Белоруссию, южные и северо-западные районы Смоленской области и там продолжали борьбу.
Везение под дулом пистолета
Не умея с наскока справиться с партизанами, немцы, при поддержке охранной дивизии венгров, начали карательные акции против населения. Жителям сел приказали ходить в лес только в сопровождении полицаев. Правда те, сами боялись ходить туда, где могут встретился с партизанами, и от идеи нацистов получился пшик. А не ходить в лес было невозможно – весной только грибы и ягоды спасали людей от голода. Но потом произошло событие, так напугавшее Татьяну, что она на полгода перестала выходить днем из землянки.
В тот летний день мать велела ей сходить и убраться в бывшем доме, сама родительница отправилась в Издешково на базар. Девушка отправилась к месту пребывания герра коменданта, и полдня мыла полы, вытряхивала половицы, мыла посуду и гладила мундир обер-лейтенанта. Денщик лениво наблюдал за чужой работой, а Таня не особенно беспокоилась – при офицере этот холуй рук не распускал. Но тут, как только она собралась уходить, закончив труды на благо рейха, денщик не выпустил ее со двора, а схватив за руки, прижал к стене дома. Она попыталась вырваться, но у худенькой девчонки, постоянно голодавшей, сил на это просто не было. И тогда она пустила в ход единственное оставшееся оружие – завизжала так, что было слышно по всей улице. Денщик вдруг обмяк, на лице его появилось удивление и он просто рухнул к ногам своей жертвы. Ничего не понимая, Таня вдруг поняла, что слышала выстрел. Она повернула голову – на крыльце стоял лейтенант с пистолетом в руке, из ствола которого курился дымок. Таня так и запомнила на всю жизнь эту картину, и тогда подумала – сейчас фашист застрелит и меня! А офицер, на лице которого не было особенных эмоций, вернул пистолет в кобуру и повернувшись, ушел в дом. Еще никогда девушка не бегала так быстро! Когда вернулась мама, все ей рассказала, попросила узнать – ей это не привиделось? На следующий день оказалось, что у коменданта новый денщик, а прежнего никто больше не видел.
Далее начались массовые угоны населения на работы в Германию. Тут и пригодились Марии Никифоровне те бланки и печать, что она спрятала перед приходом немцев. Так Таня «помолодела» на два года, что спасло ее от отправки в рейх. А вокруг таких несчастных были тысячи, забрали на работы и невестку Вавиловых – жену двоюродного брата Фросю. Той, правда, удалось бежать от немцев и прятаться потом до прихода Красной армии.
На третий год войны уже никто – и даже сами оккупанты – не сомневался в нашей победе. Только это придавало немцам и их союзникам все больше жестокости. Но жителям Митино и здесь повезло – до села в лесах не дошли руки айзацкоманд, которые сжигали «на прощание» все населенные пункты. И быстрое наступление наших тоже сыграло свою роль…
А когда пришла Красная армия, Мария Никифоровна сразу отправила дочерей к родным вглубь страны. Но это уже другая история.